Мы ставим точки над I
ОСНОВАНА В АВГУСТЕ 2000 года
Читать газету
Общество | Society
Алексей СЕМЁНОВ 11 июня 2019, 20:50
И всё же за сто с лишним лет изменения в России произошли существенные. Тогда журналистов сажали чаще и в бОльшем количестве, чем сейчас. Был такой промежуток времени, когда для журналистов в столице предназначалась одна огромная камера. И редко когда там сидело меньше сорока журналистов. «При Охтинской полицейской части в Петербурге для журналистов была отведена особая камера, в ней редко находилось менее 40 человек, - сказано в «Истории русской журналистики начала ХХ века». - Все помещения жандармских управлений были забиты конфискованными книгами и номерами газет и журналов. Их собралось несколько миллионов экземпляров. Особенно трудным оставалось положение провинциальной прессы. Симферопольские «Южные ведомости» в 1910 г. «праздновали» 50-ю конфискацию)…» Сегодня масштабы не те.
С 15 декабря 1905 года по 25 января 1906 года закрыли 78 изданий и арестовали 58 редакторов (подсчёт провела газета «Русь»).
В следующем году издание «Былое» (№ 3, 1907 год) подвело итог репрессиям: арестованы и оштрафованы 607 редакторов и издателей. Про опечатанные типографии, закрытые газеты и говорить нечего. Счёт тоже шёл на сотни по всей стране.
Некоторые редакторы слушались и начинали печатать только то, что нравилось властям. Они поступали так, как желал царь, написавший 25 мая 1905 года министру внутренних дел Булыгину: «Печать за последнее время ведёт себя всё хуже и хуже…» Средство для воздействия Николай II предложил то же самое, что и сегодня предлагают власти: «воздействовать на редакторов, напомнив некоторым из них верноподданнический долг, а другим и те получаемые ими от Правительства крупные денежные поддержки, которыми они с такой неблагодарностью пользуются…» Кто платит, тот и заказывает… Как они смеют кусать руку, которая их кормит?
Чем, в конце концов, такая политика закончилась – мы знаем. Новой революцией. Но до этого многие газеты ушли в подполье, а уж находясь там – их авторы выражений не выбирали. Законопослушные граждане на глазах превращались в незаконопослушных – хотя бы потому, что сами правоохранители тоже не склонны были всегда выполнять законы. В тюрьмах за несколько лет перебывало такое количество главных редакторов, что было очевидно, в каком направлении будет развиваться российская журналистика в обозримом будущем. Благодарности властям от этих редакторов можно было не ждать.
Если даже сделать скидку на революционную обстановку, на особые условия, то всё равно картина получится безрадостная. После окончания первой революции репрессии против журналистов продолжались.
До первой революции российское законодательство тоже было устроено так, что угодить журналисту за решётку было проще, чем угодить властям. В Уложении наказаний уголовных и исправительных (оно в новой редакции действовало с 1845 года) имелась статья 267: «Изобличенные в составлении и распространении письменных или печатных сочинений или изображений, с целью возбудить неуважение к верховной власти, или же к личным качествам государя, или к управлению его государством, приговариваются как оскорбители величества: к лишению всех прав состояния и к ссылке в каторжную работу в крепостях на время от десяти до двенадцати лет, а буде они по закону не изъяты от наказаний телесных, и к наказанию плетьми чрез палачей в мере, определенной статьею 21 сего Уложения для четвёртой степени наказаний сего рода, с наложением клейм. Участвовавшие в составлении или злоумышленном распространении таких сочинений или изображений, подвергаются: тому же наказанию».
Иван Голунов.
Или вот ещё одна статья – за совращение. Вернее, статья 195 «За совращение из православного в иное христианское вероисповедание».
«Совратитель» приговаривался: «к лишению всех особенных лично и по состоянию присвоенных ему прав и преимуществ и к ссылке на житье в губернии Тобольскую или Томскую, или, буде он по закону не изъят от наказаний телесных, к наказанию розгами в мере, определённой статьею 35 сего Уложения для пятой степени наказаний сего рода и к отдаче в исправительные арестантские роты гражданского ведомства на время от одного до двух лет». За печатную и письменную критику христианства предполагалась ссылка в Сибирь или телесные наказания.
Телеграм-канал "Псковской губернии"
После осени 1905 года, казалось бы, законы смягчились, но фактически тут же были ужесточены. Молодой одесский журналист Корней Чуковский осенью того года затеял издание сатирического журнала «Сигнал» и вскоре поплатился – за то, что сознательно опубликовал в непосредственной близости друг от друга несколько материалов: в том числе императорскую благодарность казакам и информацию о том, что сложно подсчитать количество раненых или убитых казаками демонстрантов. Власти журнал немедленно закрыли, а самого Корнея Чуковского обвинили по статье 103 Уголовного уложения – за оскорбление императора и императорской семьи (наказание подразумевало до восьми лет каторги). Чуковского тогда спасла солидарность журналистов и литераторов. Просидев неделю, он вначале вышел под огромный залог в десять тысяч рублей (его внесла супруга писателя Куприна). А потом усилиями адвоката Оскара Грузенберга (одного из будущих защитников по «Делу Бейлиса») Корнея Чуковского удалось освободить окончательно. Тот же Грузенберг когда-то защищал, наверное, самого лучшего репортёра и расследователя дореволюционной России Владимира Короленко, который полжизни провёл под полицейским надзором, при этом продолжая заниматься литературой и журналисткой.
Владимир Короленко.
6 февраля 1885 года Короленко написал письмо, находясь в Доме предварительного заключения в Нижнем Новгороде: «Его Превосходительству Господину Нижегородскому Губернатору… За неимением одиночных камер, меня содержат в так называемой башне, отделённой от общего коридора двумя дверями… в тюремном замке установлено обычаем, что в башнях, куда сажают по большей части в виде наказания, не бывает огня: лампа вешается в коридоре за дверью, и в камеру свет очень слабо проникает лишь через небольшую решетку над дверью…» Владимир Короленко просил две вещи: свет и письменные принадлежности. В таких условиях Короленко просидел с 1 февраля, а в день написания обращения его вдруг отправили в Петербург. Оттуда, находясь в «кутузке на Шпалерной», он написал старшему брату и его жене: «Надеюсь скоро повидаться с вами, и тогда мы вместе посмеёмся над этим эпизодом, право, напоминающим интереснейшие страницы какого-нибудь забористого романа с чертовщиной; пока же мне ещё не до смеха, да и вы, я думаю, тоже немножко жалеете „злодейского братца“, которого какой-то злой рок присудил, кажется, к постоянной перемене одной кутузки на другую».
Злой рок витал не только над Короленко. Причём за решёткой оказывались не только какие-нибудь отъявленные революционеры-пропагандисты, но и просто журналисты, чьи профессиональные навыки не отвечали интересам российских чиновников.
И всё же при таком масштабе репрессий и официальной цензуре, как правило, журналистов и редакторов в России сто двадцать лет назад официально преследовали именно за публикации. Этого никто не скрывал. Судили и штрафовали тоже за конкретные статьи и целые номера. И даже тогда, когда запрещали не напечатанное и ещё ненаписанное, то не делали вид, что наказывают за какою-то уголовщину. Журналистов брали не на карманной краже, специально для этого подстроенной. Речь шла об инакомыслии, о критике правительства и тому подобном. Практики подбрасывания журналистам (да и всем остальным) чего-то запрещённого не существовало, хотя несправедливости, хватало и тогда.
Журналистов, редакторов и издателей бросали в камеру за публикации и не скрывали этого.
Поворот произошёл на следующем историческом этапе. Большевики после прихода к власти немедленно переняли практику запретов и арестов, а в тридцатые годы граждан, в том числе и журналистов, стали приговаривать за преступления, которые они определённо не совершали. Начался период массовых фальсификаций. В недрах НКВД рождались целые гнёзда «вредителей», «шпионов»…
Характерна история журналиста Михаила Бойкова. В 1937 году он опубликовал в пятигорской газете «Молодой ленинец» фельетон «Спортивные спекулянты» - про дельцов из общества «Динамо» (иными словами – про пятигорских сотрудников НКВД, сдававших по спекулятивным ценам площадки для подготовки значкистов ГТО). И через месяц был задержан сотрудниками НКВД.
Бойков думал, что это недоразумение. Тем более что следователь признал, что фельетон обсуждался в бюро краевого комитета комсомола и был признан соответствующим действительности.
«Крайком комсомола признал фельетон правильным. Неужели меня за него в тюрьму посадят?» - спросил задержанный журналист.
«Улыбка следователя становится ещё слаще, - позднее описывал происходящее Михаил Бойков в книге «Люди советской тюрьмы». – «Крайком? На днях его первый секретарь Чернявский будет нами арестован». «За что? - вскакиваю я со стула». – «Как шпион в пользу японской разведки». – «Не может быть!» - «В наше время, дорогуша, всё возможно. Японский резидент завербовал Чернявского во время работы последнего секретарём Дальневосточного крайкома ВЛКСМ. Это произошло пару лет тому назад». - «Кто бы мог подумать?» - «Да-а-а! Кто бы мог подумать, друг мой нежный, что и вы запутаетесь в эту грязную историю?».
В наше время тоже всё возможно. Или почти всё.
Бойков не погиб в тюрьме. Его в 1939 году сумел освободить другой следователь, сам ожидавший ареста и решивший напоследок освободить невиновного. Во время войны Бойков оказался на оккупированной немцами территории. После её окончания бывший автор «Молодого ленинца» вместе с матерью добрался до Италии, а потом и до Аргентины. Там он и написал множество книг: «Печатать запрещено!», «Следы преступлений», «Люди советской тюрьмы»… Судя по всему, с Бойковым расправились с помощью яда – в Буэнос-Айресе в 1961 году как с врагом СССР.
Книга Михаила Бойкова «Люди советской тюрьмы» открывается эпиграфом из Льва Толстого: «Кто не был в тюрьме, тот не знает, что такое – государство».
В 2019 году практика полицейских фальсификаций, в частности - подбрасывание наркотиков - хорошо отлажена и довольно подробно описана. Примеров не счесть. Если человека надо по каким-то причинам посадить, то самое простое – сделать так, чтобы у него вдруг обнаружилось какое-нибудь запрещённое вещество или предмет (патрон, что-то похожее на ствол, наркотики…). Недавняя история, произошедшая в Пскове с семьей Милушкиных, очень показательна. Муж сидит в СИЗО, а жена – под домашним арестом.
На пикете в поддержку Ивана Голунова, Фото: ТАСС / Александр Демьянчук.
Рано или поздно такая удобная практика помещения человека за решётку должна была коснуться и известных журналистов (раньше на журналистов нападали, избивали, убивали). Но убийство или избиение – это скорее способ наказания. После этого к публикациям жертвы нападения внимание только усиливается. Погибший или раненый превращается в героя. Сила его печатного слова возрастает. Другое дело – опорочить человека. Убить, но морально.
Если убедительно доказать, что человек, допустим, наркоторговец, то цена его печатного слова будет уже не та. Так что случай с журналистом-расследователем Иваном Голуновым, у которого вдруг в рюкзаке, а потом и дома полицейские «обнаружили» наркотики, должен был, по замыслу исполнителей, надолго, если не навсегда запятнать журналиста издания «Медуза». А заодно и поставить под сомнение всё, что он успел опубликовать и то, что он готовил к публикации.
Когда Голунова схватили, Андрей Константинов (генеральный директор и главный редактор информационно-аналитического Агентства журналистских расследований (АЖУР)) отозвался: «Я в своей жизни видел, в том числе и журналистов-расследователей, которые и употребляли наркотики, и продавали наркотики. К сожалению, у меня такой опыт был». Видимо, на такую реакцию полицейские и рассчитывали, проводя свою топорную операцию.
Вы же не знакомились с материалами дела? Вы же не получали материалы слежки и прослушки? Вас же не было среди понятых? Так почему вы не доверяете правоохранителям?
Да потому и не доверяем, что история с подбросом наркотиков не первая, не десятая и не сотая. Только на месте жертвы раньше оказывались правозащитники, оппозиционеры или обычные граждане, попавшие в оборот ради статистики. К тому же, очень скоро некоторые материалы «Дела Голунова» стали доступны, и выяснилось, что предчувствие не обмануло. Журналиста-расследователя задерживали без церемоний и строгого соблюдения закона. Протоколы изъятия противоречили друг другу. И вообще, выявилось целое нагромождение нестыковок.
«Это нестыковки на уровне осмысления процесса людьми гражданскими, со стороны,- принялся объяснять начальник подразделения по контролю за оборотом наркотиков УВД по ЗАО Андрей Щиров. - Но любому профессионалу понятно, который понимает этот процесс, что никаких нестыковок нет». Это тот самый «профессионал» полковник Щиров, о котором не так давно писали. 11 июня, в день, когда уголовное преследование Голунова было прекращено, Щиров сообщил, что не в курсе, отстранён он исполнения службных обязанностей или нет и сейчас старается во всём разобраться.
Глава Чечни Рамзан Кадыров заявил, что общественный шум вокруг задержания и ареста Голунова возник из-за «желания свести к нулю отличные результаты экономического форума в Санкт-Петербурге и представить Россию как страну-изгоя». Так недолго договориться и до того, что оппозиционеры подговорили полицейских подбросить наркотики журналисту, чтобы опорочить Путина и сорвать его «Прямую линию» с народом. К рассказам про «сакральную жертву» мы уже привыкли.
Пропагандист телеканала «Россия» Владимир Соловьёв тоже не удержался и написал, что «Дело Голунова» решает для оппозиции несколько задач: «обеляет репутацию "Медузы", подмоченную сексуальным скандалом» уводит в тень конфликт юриста Фонда борьбы с коррупцией Любови Соболь с главным редактором телеканала Russia Today Маргаритой Симоньян и так далее в том же духе. Чем больше таких заявлений, тем они нелепее. Отвлечение внимания, привлечение внимания… Провокаторы рассуждают как провокаторы.
Разумеется, если бы у Соловьёва полиция на одной из его вилл в Италии обнаружила «подпольную нарколабораторию», то одиночные пикеты, сбор подписей в защиту, шествие, намеченное на 12 июня, российские журналисты проводить не стали бы. Хотя бы потому, что Соловьёв – не журналист, и никогда им не был. Он шоумен и пропагандист с дурной репутацией.
Несмотря на скандал, имя Ивана Голунова по-прежнему большинству российских граждан ни о чём не говорит. О расследованиях его пока мало кто знает. Но для общественных потрясений не обязательна всероссийская известность. Достаточно известности в общественно-активной среде. А в ней, благодаря действиям сотрудников московской полиции и тем, кто их покрывает, теперь узнаваемость Ивана Голунова почти стопроцентная. И причина здесь совсем не в коварных либералах, решивших «представить Россию как страну-изгоя».
У Владимира Короленко есть очерк «Дело Юсупова». Беда случилась в 1898 году. В Грозненском округе три человека ночью напали на хутор. Хозяина дома не было. Нападавшие схватили, что под руку попалось, в том числе голову сахара. На шум, который устроили грабители, сбежались соседи. Разбойники сбежали. Подозрение в нападении пало на некоего Юсупова, когда-то служившего у хозяина хутора в работниках. Фактически, никаких доказательств не нашли, но Юсупова арестовали. Его судили военным трибуналом в Грозном 2 апреля 1899 года. Пострадавший, который указал на Юсупова, на суд не явился, к тому времени переселившись в Закаспийскую область. Свидетелей обвинения почти не осталось, а все остальные свидетели показывали в пользу Юсупова (они были в гостях у Юсупова во время нападения на хутор). Казалось бы, человека должны были немедленно освободить. Дополнительным аргументом в пользу подсудимого было то, что похожие нападения продолжились после ареста Юсупова. По иронии судьбы, нападению подвергся свидетель обвинения. Однако это не смутило судей.
«Вышел суд, - пишет Короленко. – Юсупова приговорили к смертной казни. Изумительный вердикт поразил всех присутствующих негодованием и ужасом… Кого же ужасает такой суд? Он до очевидности опасен мирным людям, но над ним смеётся настоящий разбойник».
После такого приговора один из местных жителей сообщил об этой истории жившего в Петербурге Короленко, попросив «найти какие-то «ходы», чтобы предупредить очевидное для всех судебное убийство». Короленко попытался это сделать, опубликовав статью в «Петербургских ведомостях». Но главный эффект он ожидал от письма, направленного на имя некоего генерала Маслова. Беда была в том, что по действовавшему тогда российскому законодательству Юсупов, осуждённый военным трибуналом, не мог даже жаловаться. Попытка кассации не удалась. Юсупов был обречён на казнь.
И всё же казнь не состоялась.
Иван Голунов.
В очерке Короленко говорится: «Не знаю, Владимир Галактионович, благодарить ли вас и газеты за то, что вы сделали своим вмешательством, - говорил мне не старый ещё судья… - До сих пор, - продолжал он, этот Юсупов был для нас просто бумагой, поступившей за нумером таким-то. Мы вписали её во входящий, рассмотрели. Всё в ней оказалось правильно. Оставалось внести в исходящий и успокоиться. Теперь это уже не нумер, а человек. И знаете, что это значит для нас – иметь дело с людьми вместо бумаг…»
Подробностей внесудебного спасения Юсупова Короленко так и не узнал. Но какие-то закулисные ходы привели к тому, что приговорённого к повешению признали невиновным, и он вернулся к семье.
Казалось бы, счастливый исход. Справедливость восторжествовала. Все вокруг точно знали, что Юсупов невиновен. Но не тут-то было. Вскоре его снова арестовали уже насовсем – за попытку побега (Юсупов присоединился к ещё двум беглецам в то время, когда стало понятно, что казнь неминуема). Двух беглецов быстро повесили, а Юсупова оправдали по делу о грабеже хутора и после вмешательства прессы выпустили. Но выпустили только для того, чтобы снова арестовать за попытку побега. Второй раз его судили уже гражданским судом, который направил его на каторгу в Сибирь, где он, по словам Короленко, и затерялся.
В завершении эпизода с Юсуповым Владимир Короленко рассуждает про правоохранителей, принимающих убийственные решения. Эти люди - «добросовестно убеждённые, что спасают общество и Россию по мере своего разумения».
Такие вот «спасители» в действительности и подталкивают общество к потрясениям. Явная несправедливость не проходит бесследно. А принцип «сидеть только на законе нельзя» приводит к тому, что невиновного человека спасают внесудебными методами. И это значит, что государство теряет силу, отдавая власть в руки тех, кто за номером не видит человека. Зато видит выдуманные интересы государства и свои собственные интересы.
.jpg)
